Четверг, 28.03.2024, 17:51
Приветствую Вас Гость
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Русский Север

Святое озеро (Уккозеро)

Святое озеро (Уккозеро)

 

Само осознание паломничества по святым местам или к святому месту, чтимому жителями края, утаённому уголку, где когда-то проживал, находился, молился необыкновенный человек, старец, уже трепетно для души моей.

Про Уккозеро (Святое озеро)  узнал в разговорах с жителями поморского села Нюхча в один из своих очередных приездов на Беломорье с творческой группой художников.

И моё желание совершить паломничество было естественным, принять участие. Но как?

В тот год  не смог пойти вместе с ними, на следующий год они ушли без меня, а на мой вопрос, в какое время они ходят на оз. Уккозеро, ответили кратко: "Решили, собрались и пошли. Нет, у нас времени, нет сборов и договорённости. Есть возможность и желание, вот и все наши условия, Николай Иванович".

Несколько лет я подстраивался под паломничество на Святое озеро, как его называют женщины-паломницы, и при подготовке очередных творческих планов на текущий год я спросил благословения на паломничество у отца Сергия, священника города Беломорска, и поставил в проект программу "По святым местам Беломорья". Собрал небольшую творческую группу. В неё вошли художники Александр Иванович Каштанов из Петрозаводска, Александр Георгиевич Тимофеев и Геннадий Олегович Правдин из Санкт-Петербурга, и к лету 2002 года мы уже были в с. Нюхча.

Там сборы были недолгими: рюкзаки, этюдники, палатка, продукты, краски, холсты, фотоаппаратура на свои плечи -  и на станцию Нюхча. Помощников в этом деле нет. Каждый несёт свой груз: свой хлеб, свой кров, свой грех, свою исповедь, свою молитву Богу. Этот труд не только физический, но духовный, прежде всего.

Собирались в паломничество интересно, как сейчас помню. Мы, художники, отдыхали целый день, готовясь к трудностям, перед выходом лежали на диванах, мало ходили, кушали чай, готовили краски, мыли кисти, а нюхчанки-паломницы бегали по своим огородам, справляли скотину, домашние дела приводили в порядок. Уходили на сутки. Дом оставался без хозяйки, "брошенный", как они говорят. Дел домашних у них невпроворот и, собираясь все на станции Нюхча, к поезду, идущему до станции Маленга, едва успевали перевести дух, что называется, а некоторые даже перекусывали из своих запасов, т.к. не успевали за день даже как следует отдохнуть и пообедать.

Паломник местный, он очень интересен, и наблюдать за ним занимательно. К святому месту, куда он собирается, он как бы забегает на минутку в суете своих домашних хлопот, - это его обычное житейское дело. Отложив ненадолго свои заботы, сбегал, "повопил" немного, успокоился после молитвы, пошёл в обратный путь и вновь прежние дела. Как бы всё в одном круге, в одном жизненном ритме. Дела мирские и духовные неразрывны, неразделимы – всё одно целое. Это очень важно и правильно, я считаю.

 

***

До станции Нюхча из села Нюхча километра полтора – два. И всякий добирается, как может. Идут пешком. Одна женщина, две или стайка, в резиновых сапогах на ногах, платок на голове, в крепких куртках, в брюках, с рюкзачками за плечами, перехваченными верёвочками, на груди – лямками, чтобы не спадали с плеч. Веса каждый брал столько, сколько мог нести. Продукты для себя и ещё с кем-нибудь поделиться, смену белья, т.к. придя на место, надо переодеться. Приходят все мокрые от усталости, от утренней росы или, не дай Бог, от дождя. Чистое бельё необходимо для омовения в Святом озере. С собой несут всё: котелки, кружки, миски и потом уносят обратно домой.

Кроме всего прочего, каждому паломнику полагается послушание: кому доски нести, кому краску, гвозди, топор, пилу, всякие нужды – и набирается веса 5-7 килограмм послушаний, да своё, достаточно для семидесятилетней женщины.

 

 

 

***

Собирались на вокзале. Подходили, торопясь, здоровались, снимали с плеч рюкзачки, а некоторые, не развязывая лямок рюкзака, присаживались на лавку со словами: "Ничего, я так, немного посижу, а то надевать будет трудно. Пусть будет". Все знали, путь долгий, сил у каждого маловато, свои дела справлять должен сам: нести, поднимать, помогать, поддерживать, трудиться более всех – это неписаное правило. Труд, терпение, смирение, прощение – основные ориентиры в паломничестве.

Помню, Надежда Ивановна Моисеева уснула, когда пришла на Уккозеро. Прилегла между корневищами больших сосен после перекуса и уснула. Паломницы немного отдохнули, встали и пошли к поклонному кресту на утреннюю молитву. Она проснулась и с обидой: "Что ж меня не разбудили? Я что, сюда всю ночь шла спать?". Очень обиделась, но женщины спокойно ответили: "Может, ты решила отдохнуть, мы тебя и не беспокоили".

Что примечательно, так это то, что все очень внимательны в паломничестве, как в пути, так и на месте. Только первый встаёт, поднимаются все – не дай Бог отстать в тайге, не дай Бог проспать или просидеть где-нибудь молитву. Даже помыслить такое страшно, но бывает.

Никто никого никуда не зовёт – сам идёшь, сам знаешь, куда и зачем, а дальше решай – отдыхать или трудиться.

 

***

Поезд, от с. Нюхча отходит поздно, в 22ч. 30 мин., а ехать до следующей станции Маленга всего двенадцать минут.

"Наши матери, - вспоминала Анна Ивановна Попова, -  ходили от дома до Уккозера с малыми детьми. Поездов не было. Мы сейчас, к сожалению, этих троп не знаем. Да и заросли, наверное. А была ведь тропинка прямая, через болота, но кто теперь её знает, пойди, спроси! Вот так, Николай Иванович". Ещё раз поясняю: кто сам пешком пришёл на станцию, кого родственники, знакомые привезли на машине. Всех собирается человек одиннадцать – четырнадцать, пожилых и тех, кто помоложе. Все женщины. Мужчин в паломничестве я не встречал, только женщины, возрастом за шестьдесят.

В поезд садились с трудностями. Платформы на станции нет, ступеньки вагона высоко, под ногами сыпучий, острый гравий. Тяжёлый рюкзак.

Сначала женщина кое-как дотянется руками до поручней вагона, сзади кто-то немного её подсадит. Затем надо стать одним коленом на нижнюю ступеньку. Подталкивают и поддерживают со всех сторон. Железные ступеньки больно врезаются в колено, но тут кое-как удаётся укрепиться и другим коленом, после чего, напрягая все силы и подтягиваясь руками на поручнях, можно встать уже полностью на ноги. В тамбуре переводят дух и снова оборачиваются к ступенькам, чтобы протянуть руку следующему карабкающемуся попутчику.

Растирая натруженные колени уже в вагоне, пассажиры немного отдыхают на сиденьях, не снимая с плеч своих рюкзачков и котомок.

"Выходим", – кто-то говорит первым, и с такими же трудностями, а может, и большими, на коленях, по тем же железным ступеням спускаются на железнодорожный гравий.

"Все собрались? – слышится голос. – С Богом".

Выстраиваясь вереницей, молча, экономя силы, тихим безмолвным ручейком, бесшумной змейкой, петляющей по изгибам просёлочной дороги, уходят паломницы в ночной туман белой северной ночи.

Первой всегда идёт Анна Ивановна Попова, она несёт на груди, в специально сшитом мешочке, чудотворную икону Святителя Николая. С давних пор, ещё, когда в советское время разрушались храмы, уничтожались иконы, эту икону  жители поморского села Нюхча бережно сохранили.

 

 

Каждую ночь она "ночевала" в новом доме, и никто не знал, у какого хозяина она будет "ночевать" в следующий раз. И так не день, не два, а десятки лет. Вот с этой иконой паломницы и идут. Говорят, что тому, кто икону несёт, идти легче.

Я отстал от всех, и было видно, как среди безмолвного посёлка Маленга, по песчаной дороге, опираясь на посошки, с котомками за плечами, бесшумно идут женщины в тёмных платках на головах. Где-то залает собака. В окнах домов задёрнули занавески, тишина вокруг, покой. Посёлок спит. И люди не ведают, что в который раз, сквозь ночь, идут паломники к святому озеру Уккозеро.

Идти всего лишь короткую белую северную ночь. Ты проходишь как бы по всему мирскому пути бытия, начиная от последних петушиных перекличек в заснувшем таёжном посёлке, по пыльной дороге, постепенно переходящей в заброшенный давным-давно зэковский тракт, и так до потаённых таёжных троп, рыбацких засечек на деревьях и  мало кому известных ориентиров в первозданной карельской тайге.

Посёлок Маленга прежде, как известное поселение, не существовал, а был организован в 40–50 годах ХХ века как рабочий посёлок, зона №, для проживания заключённых, используемых для промышленной заготовки леса. Так он и остался в истории этих мест – "лесоповал" Маленга. Заключённые остались в нём жить, завели семьи, родились дети, а сегодня лесопункта нет, не стало и работы. Остались дома, люди и станционный разъезд Маленга, на стыке границы Карельской и Архангельской областей, в таёжном краю Беломорья.

Мне доводилось пить чай в одной семье, и что отметилось: в разговорах хозяев нет воспоминаний, они не говорят о прошлом, разговор какой-то ни о чём.

На выходе из посёлка Маленга я догнал своих, замыкая растянувшихся на добрую сотню метров. Дорога сузилась до старой автомобильной колеи, обросшей с обеих сторон  кустарником. Вокруг абсолютная тишина: ни разговоров, ни треска сучьев под ногами, только шорох от соприкосновения человеческих тел с кустарником, ветками деревьев да едва слышный шум шагов. Люди, как призраки в ночи, тумане, как мираж.

Человеческие фигуры то пропадают за поворотом узкой тропы, то вновь контурами или силуэтами появляются среди деревьев, ночного тумана, в молодом подлеске, или негромким всплеском выдают себя шаги идущего через болотце человека. Во всём тишина. Вокруг тайга, везде гнус. Таёжный удушающий гнус, состоящий из живой массы мошки и комаров.

Репелленты не помогают. Пот смывает их с лица, закутываться в капюшон бессмысленно: начинаешь скоро задыхаться, остаётся одно – не замечать.

Первый отдых через несколько часов хода.

Опускались на землю тут же, как только подходили к установленному месту, не выбирая удобного для сидения предмета, лишь бы подручнее было вставать после отдыха, готовиться к новому переходу до следующей остановки.

Развязывали рюкзаки, заплечные сумки, доставали бутылки с водой, припасённой из дома, делали несколько глотков, предлагали тем, у кого не оказывалось с собой воды, и укладывали обратно. Поднимались и шли дальше, также тихо, спокойно, сноровисто, раздвигая свободной рукой нависшие над тропой ветки, раздвигая кустарник, опираясь на посошок. Переходили болотца, ручьи, поднимались в горку, шли по борам. Таких остановок было всего две за всё время пути.

Если при выходе из Маленги не было дождя, то плащи и куски полиэтилена несли в рюкзаках, если дождь – всю ночь шли по дождю, вымокая до нитки с первых же минут хода. Путь паломника труден. За плечами твои вещи, в руках – "послушание", как в этот раз: каждый из нас нёс две доски длиной два метра и несколько гвоздей.

Ко второму месту отдыха доски в руках идущих становились главными трудностями пути. Они не позволяли расслабляться в движениях, постоянно цеплялись за ветки, выскальзывали из рук, разъезжались в руках, не лежали удобно на плече, и человек, постоянно меняя их с руки на руку, очень уставал. Обычно ко второй стоянке все подходили с трудом. Начинала намокать одежда. Изнутри от собственного пота, снаружи – от утренней росы, лежащей абсолютно на всех предметах.

 

 

 

Вроде бы всё, как обычно. Ещё не поют птицы, нет утренней прохладности воздуха, но начинаешь понимать, что скоро утро. Начинают намокать колени выше голенища резиновых сапог – роса. Утренняя роса. Вначале становятся мокрыми голенища сапог, так как первая роса выпадает на траве и, идя по тропе, начинаешь замечать, как становятся влажными твои ноги, затем очень быстро мокнут брюки, и тут роса сразу появляется на ветках деревьев и кустарнике.

Утренняя сырость освежает, но очень скоро мокрая одежда начинает сковывать твои движения, и особенно в предрассветную пору, когда тропа уводит тебя в луговые нескошенные травы, и туманное облако в низинке оповещает, что сухим из него ты не выйдешь.

Утренняя ванна в росе красива, но этим дело не ограничивается. В высокой траве гнуса больше, чем воздуха в твоих лёгких. Мыслей в голове меньше, чем комариного звона в твоих ушах. Путь кажется нескончаемым.

Травы, травы, травы. Запах дурманит. Болотная прохлада не освежает, надежда на то, что за следующим поворотом тропы откроется озеро, не оправдывается. Хочется присесть у края тропы ещё, в третий раз, но сказанные ранее слова "Мы, Николай Иванович, отдыхаем только два раза", –  подгоняют тебя вперёд.

Озеро открывается сразу, без подготовки, без ожидания следующего поворота или – "вот уже после этого бора…" Среди высокой травы вдруг перед собой видишь воду, берег водоёма, и вновь он теряется в траве, кустарнике, затем перед тобой ручей и слева виднеется большое многокилометровое озеро.

"Пришли!" – в голове радость, мысль, дающая силы к дальнейшему движению. Уже неважно, что впереди высокая, скрывающая почти полностью трава в росе, крутой подъём по глинистому склону, ещё около километра пути – всё неважно. Мы пришли.

С пологого берега открывается красивый вид на озеро Уккозеро. Оно всегда бывает тихое, в бескрайней карельской тайге, очень красивое в своей тишине.

Идёшь вдоль берега озера, по незаметной тропе, скорее не тропе, а интуитивному её присутствию, и думаешь: «Не проскочить бы ответвление влево, к поклонному кресту, который стоит на месте бывшей сгоревшей часовни Святителя Николая Чудотворца».

Пройдя к поклонному кресту, снимаешь со своей головы шапку и, стоя на коленях, с молитвой прикладываешься к нему. "Слава Тебе, Боже наш, Слава Тебе! За то, что позволено мне, грешному, пройти этот путь паломника и приложиться к святому месту, молитвенными словами выразить свою благодарность Богу, с надеждой, обращённой к возможности приобщения к общей молитве всех прибывших сюда".

Остальные подходят так же, не снимая с плеч поклажи, прикладываются к кресту, затем с молитвой идут к месту отдыха, располагаются и отдыхают.

Кто подошёл первым, сразу разводит костёр, подвешивает на него котелок с водой, и подходящим следом недолго ожидать горячий чай, так как вода закипает быстро и чая всем хватит вдоволь. Но, прежде всего, паломники снимают обувь и входят в озёрную воду, омывая свои уставшие ноги, и пьют, пьют, пьют сладкую живительную влагу Святого озера. Мне-то что? Полбеды. Каково женщинам?  Всем им за семьдесят лет. Состояние ног соответственное, но они молчат. Прислонились к дереву спиной, вытянули перед собой ноги, прикрыли глаза – отдыхают. С какими усилиями они поднимаются, встают и идут собирать хворост для костра, за водой к озеру.

Несколько женщин достают из карманов своих рюкзаков намотанные на спичечные  коробки куски рыболовной лески с поплавками и крючками, находят и срезают старые берёзовые прутья, делают из них удочки и идут ловить рыбу на уху. Минут через двадцать небольшого размера окушки и плотва в достаточном количестве уже готовы к ухе.

Закипает уха на костре, на земле расстелены плащи, куртки, накрыт нехитрый стол. Закусывают, пьют чай, всем достаётся по кружке свежей горячей ухи. Кто-то уже спит. Устал очень, не до еды.

Утро. Над озером туман, запели птицы. Женщины молча поднимаются.

"Пора? – как бы спрашивают друг друга. – Пошли, почитаем".

По крутому подъёму от озера все возвращаются к поклонному кресту, молча встают полукругом, зажигают принесённые с собой свечи, и Анна Ивановна Попова, у которой есть благословение батюшки, начинает читать.

Поворачиваясь ко всем молящимся обращается: "Простите меня грешную. Благословите почитать молитвы".

"Бог благословит. Читай, Анна Ивановна", – подтверждают собравшиеся.

"Во имя Отца и Сына и Святого Духа", - читает Анна Ивановна, делая земные поклоны кресту, продолжая молитвенное чтение, и уходят в духовные мысли и молитвы все молящиеся с нею.

К великому сожалению, моя молитва очень слабая и рассеянная, поскольку во мне больше интереса к окружающим, чем к себе, и я замечаю, как женщины стоят на молитве в сырой траве, на уставших ногах, с негнущимися спинами, в глухой далёкой тайге, в неимоверном количестве мошки и комаров, не шелохнувшись, повторяя за Анной Ивановной слова молитвы. Иногда, переступая с ноги на ногу, перетрут коленями мошку, въевшуюся под подолом юбки, и стоят дальше.

Я не вытерпел, достал из кармана флакон с репеллентом и стал подходить к каждой женщине, предлагая помазать руки, лицо. Некоторые отказывались.

"Ничего, Николай Иванович, меня не кусают. Спасибо", – и продолжают стоять на молитве.

Более двух часов длится утренняя молитва у поклонного креста на Святом озере Уккозеро, и когда Анна Ивановна, закончив читать, обращается к молящимся: "Может я ещё акафист почитаю?" – все соглашаются, никто не против. "А если кто устал стоять, то присядьте, - говорит Анна Ивановна. – Отдохните немного".

Догорают свечи в ящиках с песком, пригревает утреннее солнце, серебром блестит вода на Святом озере, заканчивается молитва.

Все подходят к кресту, прикладываются к нему. Анна Ивановна отходит в сторону, и ещё долго вздрагивают её плечи от рыданий, успокаивается, приходит в себя.

Когда-то я читал, что бывает умиленная молитва на Афоне, в Греции, а здесь сам воочию это вижу и стою рядом. К огорчению моему у меня такой молитвы нет.

"Повопили, Николай Иванович, так это у нас называется. Вы, пожалуйста, не обращайте на нас, грешных, внимание. Сейчас всё пройдёт", – успокаивают меня женщины.

Все расходятся к своим пожиткам. Прячась в кустах, за деревьями, расходятся немного по берегу, надев на себя чистые сорочки, входят в озеро, омываются, крестя себя крестным знамением, с молитвой.

Понемногу все собираются у костра. Начинают обедать, что принесли с собой. Кто очень устал, ложится отдыхать на корневища деревьев, высокие мягкие кочки, подстелив под себя курточки, платки, кое-какую одежду. У кого есть силы, продолжают трудиться. Одна носит дрова, другая прибирается у поклонного креста, а та строит часовенку из принесённых с собой материалов. Послушание есть у каждого.

Немного отдохнув, все вновь встают на молитву и к половине дня, рассчитав пять-шесть часов на обратный путь, выходят, стараясь успеть к ночному поезду, который возвратит их к своим хозяйским заботам, к недоенным коровам, не спечённым хлебам, обедам в русских печах.

Возвращаться всегда легче, тем более после завершения намеченных дел.